Читать «Поцелуй василиска»

Бежала, на ходу натягиваю курточку. Проспала, проспала, проспала! Не надо было вчера до половины второго ночи болтать по скайпу с Артемом, да еще накануне зачета по немецкому. Вот и доболталась, что утром из пушки не разбудишь, прощай, Маша, тщательный утренний макияж. Рыжую гриву стянула в хвост, надела джинсы, новую васильковую блузку и ботильоны на каблуке, из сумочки как назло вываливались конспекты и шпаргалки, по телефону визжала суматошная Юлька:

— Маш, ты где? Я тебя на остановке уже пятнадцать минут жду!

— Бегу, Юль. Бегу и падаю! — ответила я, запнувшись о порог и действительно едва не упав носом в лужу.

— Не будет через пять минут, я еду! — сказала Юлька и сбросила вызов.

— Смотри, куда прешь! — заверещала противная тетка с мелкой собачкой на поводке. Я притормозила, пытаясь сделать сразу два дела: не выронить телефон и разминуться и с теткой, и с собачкой: мелкий той-терьер в синем комбинезончике облаивал меня, прилежно роя задними ногами в газон.

— Простите, — буркнула я.

Тетка прощать не собиралась и продолжала на пару с собакой облаивать меня в спину:

— Прет, понимаешь, глаза вылупив! Куда с утра пораньше? Развелось проституток, приличным людям не пройти! Ишь, вырядилась! Змеища!

Я отмахнулась, пытаясь до ушей натянуть воротник. Как назло моросил противный весенний дождик, а зонтик я конечно же не взяла. Да тут до остановки недалеко: обогнуть панельную «свечку» можно напрямик, через газоны, лавируя между бесконечными иномарками, там и сям припаркованными вдоль бордюров.

Снова затрезвонил телефон. Ну неужели нельзя подождать лишних пять минут?! Юль, да бегу я! Вон уже и остановку вижу. Телефон не унимался, действуя на нервы, как и мелкая морось, капающая за воротник. Хотела удачный день? Получи, Маша, и распишись.

Не сбавляя шага, я принялась расстегивать сумку. Телефон, как назло, завалился под конспекты, раздражающе звенел и звенел. А вдруг это Артем? Я заулыбалась, вспоминая вчерашний разговор. Скорее бы выходные, сходили бы с ним в кино, а потом… В груди потеплело, когда я подумала, что будет потом. Наконец, нащупала телефон и увидела, как от остановки Юлька машет мне рукой.

— Иду! — крикнула я и шагнула на дорогу.

Летящую «Приору» я заметила в последний момент, но сделать ничего не успела и почувствовала удар. Такой сильный, что все внутри сжалось и оборвалось. Сознание я потеряла еще до того, как ударилась о землю…

Я очнулась от влажных прикосновений ко лбу, щекам, подбородку. Почему так темно и холодно? Я уже умерла или еще нет? Уберите это!

— Уберите! — простонала я, отводя чью-то руку.

Веки тяжело открывались, тусклый свет лился от изголовья, неприятный и желтый, в нем плавали пылинки, и очень хотелось чихнуть. Я сморщила нос.

— Герр доктор, она очнулась!

Голос похож на Юлькин. Я снова застонала и попыталась пошевелиться, но тело слишком слабое, голова дурная, боль тупо засела в затылке.

— Нюхательную соль, скорее!

Я что-то замычала, пытаясь позвать Юльку. В желтом свете расплывались силуэты, пахло лавандой и накрахмаленным бельем. Под нос сунули какую-то склянку. Резкий запах заставил меня откинуть голову, и я все-таки чихнула.

Голова пошла звоном и гулом, зато силуэты обрели четкость, и я увидела склонившееся над собой лицо мужчины с пушистыми бакенбардами.

— Сколько пальцев видите, фройлен? Сколько пальцев? — его рука тряслась перед моим носом, пальцы двоились.

— Три? — наобум спросила я и испугалась своего голоса, слабого и больного.

— Верно, — с удивлением ответил мужчина и выпрямился. — Жюли, душечка, не стойте столбом. Поменяйте розовую воду и принесите чистое полотенце! И скажите фрау, что фройлен Мэрион очнулась!

— Слушаюсь, господин доктор, — девушка в простом коричневом платье и белом фартуке изящно присела, склонила темноволосую головку и выпорхнула из комнаты.

— Что со мной? — спросила я, едва ворочая языком.

Где я вообще? В больнице? У кого-то дома? Наверное, все-таки дома, и дом этот очень богат, на потолке лепнина с крылатыми херувимами, на окнах слегка раздвинутые шторы, массивные и лиловые, в цвет нежно-лавандовых обоев, лампы не горят кроме одной, той, что над моей кроватью. Мужчина с бакенбардами присел на краешек, погладил мое колено через шелковое и тоже лавандовое одеяло.

— Успокойтесь, фройлен Мэрион, вам нельзя волноваться после такой тяжелой болезни.

— Какой болезни? — я выпростала из одеяла руку, и вздрогнула — такая она худая и анемичная, венки просвечивают сквозь фарфоровую кожу, а на пальце — золотое колечко. Но я не носила золото!

— Вашей болезни после того, как вы упали с лошади и ударились головой, — терпеливо пояснил доктор. У него был мягкий голос и мягкие полноватые руки, костюм какой-то старомодный, коричневая в полоску тройка и золотая цепочка часов, тянущаяся через живот.

— Разве меня не сбила машина? — спросила я.

Он грустно улыбнулся, заглядывая мне в лицо.

— Бедное дитя! Вы заговариваетесь, вы в бреду, но я обещал Его Сиятельству, что к свадьбе вы полностью поправитесь! А вот и Жюли!

Уже знакомая мне девушка торопливо вбежала, неся на подносе кувшин и кипельно-белое, сложенное вчетверо полотенце. Доктор принял из ее рук поднос, поставил на стол, потом смочил полотенце и принялся обтирать мое лицо. По коже сразу пошли мурашки, я попыталась оттолкнуть его руки:

— Не надо… пожалуйста.

В голове крутились услышанные слова: Его Сиятельство? Свадьба? О чем говорит этот человек?

Я попыталась приподняться на локтях, но голова закружилась, и перед глазами заплясали оранжевые мушки.

— Рано вставать, рано! — прикрикнул доктор и погрозил толстым пальцем. — Ох, и егоза! Ох, и ящерка! Убьетесь, а герр доктор отвечай перед фрау и генералом.

Он поцокал языком и насильно надавил на плечи, возвращая меня в кровать. Я протестующе замычала, но доктор быстро накапал что-то янтарное и густое на деревянную ложку и ловко сунул мне в рот, тут же прикрыв мои губы влажными пальцами:

— Пейте, пейте, фройлен! Не капризничайте! Глотайте же!

Густая жидкость была сладкой, с мятным привкусом. Я покорно проглотила и улеглась, натянув одеяло до подбородка. Это ободрило доктора, и он похлопал меня по щеке:

— Умница, фройлен. Вот так, будете слушаться, и к вечеру я разрешу вам подняться. Хорошо?

Я кивнула, глядя в потолок и считая херувимов, нагло рассевшихся на стенах. У младенцев почему-то были кожистые крылья и хитрые мордочки ящериц.

«Так и сходят с ума, — подумала я, закрывая отяжелевшие веки. — Может, лежу сейчас в коме, и все это мне снится…»

И провалилась в сон без сновидений.

Когда я проснулась, головная боль прошла, и в глазах ничего не двоилось. Комната не пропала и не изменилась, все так же тускло светила ночная лампа, в кресле дремала Жюли, уронив подбородок на грудь. Странный сон, с продолжениями. Или я умерла и попала в чистилище. Вон, у крайнего херувима торчит острый хвост, не ангелок,