Читать «Свет женщины»

Я выходил из такси и, открывая дверцу машины, чуть не сбил ее с ног; пакеты, которые она держала в руках: хлеб, яйца, молоко, — посыпались на тротуар, — так мы и встретились впервые, под мелким, уныло моросящим дождем.

Ей, пожалуй, было столько же лет, сколько и мне, или около того. Казалось, черты ее лица лишь в обрамлении седых волос приобрели наконец некую завершенность, годы подчеркнули и оттенили то, что молодость и природное изящество только робко наметили. Похоже, она запыхалась, как если бы бежала, боясь опоздать. Я не верю в предчувствия, но уже давно потерял веру и в свое неверие. Все эти «я в это больше не верю» — те же убеждения, причем самые обманчивые.

Я кинулся собирать то, что еще уцелело, и чуть не упал. Выглядел я, наверное, довольно комично.

— Оставьте…

— Мне жаль, очень… Простите…

Она рассмеялась. Морщинки разбежались вокруг глаз, выдавая возраст, теперь четко обозначившийся.

— Право, пустяки. Что упало, то пропало, мне же легче…

Она уже собралась идти дальше, и я испугался худшего: разойтись вот так, как воспитанные люди, соблюдая правила приличия…

И тут, как нельзя более кстати, подоспел шофер такси. Он обратился ко мне, вежливо улыбаясь:

— Извините, месье, мне нужна улица Бургонь…

— Но… мы как раз на ней и находимся.

— Бар на углу улицы Варен, не подскажете?

— Так вот же он.

— Ну и? Платить-то собираетесь, или как?

Я порылся в карманах. Франков у меня не было. Я все обменял в аэропорту, и, когда попытался заплатить долларами, мне тут же напомнили, что «мы здесь во Франции, между прочим». Я не знал, что делать, и эта женщина с седыми растрепавшимися волосами, в широком сером пальто, выручила меня: заплатила по счетчику, потом, обернувшись, заметила, скорее с иронией, нежели с участием:

— Похоже, вам не слишком везет…

А я-то полагал, что со стороны это незаметно. Я не носил летную форму капитана, но мне всегда удавалось сохранять в глазах пассажиров и своего экипажа спокойный вид человека, у которого все под контролем и который привык к возвращениям издалека. Внешне я всегда был крепким, подтянутым: широкие плечи, твердый взгляд. Но теперь я буквально таял на глазах; сегодня, однако, и на проколотых шинах можно проехать сотни километров.

— Вы правы, мадам, сейчас тот самый момент, когда в старых добрых романах шли к священнику, и по возможности — к незнакомому.

Развеселить ее мне не удалось. Взгляд мой молил о милости, и она не могла этого не почувствовать. Никогда раньше мне не приходилось оказываться в столь затруднительном положении. Когда я спросил потом у Лидии, о чем она подумала в те первые минуты, она призналась: «Я подумала, что одолжила сто франков какому-то проходимцу, к тому же совершенно пьяному, и что я могу с ними распрощаться». На самом же деле жизнь выбросила нас за борт, ее и меня, и произошло то, что почему-то всегда называют встречей.

— Послушайте, я должен возместить вам убытки…

— Какие мелочи…

— Я выпишу вам чек, если позволите…

Я возвращался из Руасси[1]. В начале дня я отправился туда на такси, чтобы лететь в Каракас, как и задумал. Я устроился в углу, лицом к стене, надвинув шляпу на глаза, и так и сидел там, слушая объявления о вылетах. Я семнадцать лет проработал в «Эр Франс», и большинство экипажей знали меня в лицо, а я хотел уклониться от всех этих встреч и дружеских расспросов: «Что это ты, никак летишь пассажиром? Подумать только, полгода отпуска, не много ли? А Янник? Ты теперь отдыхаешь без нее?» Я находился в таком замешательстве, что любое мое решение тут же реализовывалось в действии, совершенно противоположном. Я прослушал объявление о посадке на рейс в Каракас, прошел через зал ожидания, сел в такси и дал шоферу наш адрес на улице Вано. Спохватился я как раз вовремя и попросил высадить меня у бара на углу. И то это было слишком близко. Мы жили в этом квартале не первый год, и меня могли узнать. «В котором часу вы от нее ушли? — В три. Я собирался лететь в Южную Америку, и мой самолет… — Вас видели на улице Варен в семнадцать двадцать. — Да, я вернулся. — И вы не зашли домой? Вы ведь были всего в двух шагах оттуда. — Нет, я собирался, но передумал. И потом, мы уже договорились… — О чем же? — Мне не в чем себя упрекнуть. Что мне еще было делать? — В подобных случаях, сударь, оставаться в живых это низость. Достойнее пустить себе пулю в лоб». В этих внутренних диалогах я всегда подтрунивал над самим собой. Однако если мне выпало жить дальше, и не один год, придется привыкнуть к таким допросам, и чем скорей, тем лучше. Вряд ли они прекратятся в ближайшее время. И все же единственное, в чем я мог себя упрекнуть, так это в том, что не сел в самолет. Я не был убийцей, который прокрадывается на место преступления; место… да наш голубой шарик так давно вертится вокруг Солнца, что всем нам даст форы по части преступлений.

Мы стояли под дождем среди валяющихся на земле продуктов.

— Вот, пожалуйста, нам уже трудно расстаться, — сказал я.

Она рассмеялась, и от прорезавшихся морщинок лицо ее стало совсем добрым.

Кафе называлось «У Ариса», У стойки был человек, очень элегантный, в пальто из верблюжьей шерсти и в борсалино, он держал на поводке серого королевского пуделя, стриженного как регулярные парки Ленотра[2]. По какому-то странному совпадению, случайность которого, впрочем, сомнительна — кто знает, может, в этих музыкальных ящиках все подстроено, чтобы посмеяться над кем-нибудь или, напротив, угодить, — словом, один подросток все же попытал счастья, рискнув парой монет, и теперь слушал что-то шопеновское.

— Думаю, нам стоит поговорить, иначе все уходит слишком быстро и неизвестно куда, и потом приходится возвращаться… «Не понимаю, что я делаю в этом кафе с совершенно незнакомым человеком», так?

— Да.

К нам подошел официант.

— Два кофе со сливками, — заказал я и повернулся к ней: — Ну вот, теперь у нас есть повод остаться.

Она улыбнулась, немного жестко:

— Я только жду обещанный чек, ничего больше.

— Бог мой…

Я достал из дорожной сумки чековую книжку:

— На чье имя?

— Поставьте: на предъявителя…

— Все же я хотел бы знать ваше имя, на всякий случай…

— Лидия Товарски.

Человек с пуделем подвинулся ко мне:

— Извините меня, месье… мадам… — Он раскланялся с нами, клоунским жестом сняв и водрузив обратно на макушку свою шляпу. — Я дрессировщик собак и… у меня такое впечатление…

— Лас-Вегас, тысяча девятьсот семьдесят пятый год, — помог я ему. Казалось, он обрадовался:

— Вы исполняли номер…

— Нет, я был барменом в «Сенде».

— Ах да, теперь припоминаю… — Он протянул мне свою визитку: сеньор Галъба, адреса агентств в