Читать «Эшворт»

Долгая праздность моего пера, ранее часто пускавшегося в ход, вселяет в меня ощущение, что стиль мой несколько утратил легкость. Не могу я и мыслить столь упорядоченно, как прежде. Я хотел бы также пожаловаться на ослабевшее воображение, ибо теперь я не в состоянии, как раньше, узреть умственным взором картину во всей ее яркости. Желание вернуть утраченные способности побуждает меня снова попытать силы в нелегком труде сочинительства. А кроме того, существует некое предание, подробности которого мне известны со слов разных людей и которое мне хотелось бы вместить в рамки того, что называется повестью, дабы имена и события не выветрились окончательно из моей памяти. Я услышал рассказы об интригующих меня происшествиях давно, но доходили они до моего слуха постепенно. Эти события и персонажи, о которых я поведу речь, стали уже предметом многих легендарных историй, которые рассказывают друг другу у веселого огня домашних очагов.

Несколько лет назад в нашей сельской местности пользовался большой известностью мистер Эшворт, однако в йоркширском округе Вест-Райдинг, где главным образом протекала его коммерческая деятельность, история его личной жизни остается тайной за семью печатями и поныне. Дело в том, что родом он из Южной Англии, и в одном из тамошних графств, кажется в Хэмпшире, он был известен как глава видного семейства и владелец большого имения. Его унаследованный от предков особняк, как я слышал, являл собой живописное зрелище: большой, старинный, где была не одна овеянная романтикой комната, обитая темными дубовыми панелями. Дом облагораживали картинная галерея и величественная церковь. Любой, кто пожелает предпринять поездку в Хэмпшир, еще сможет увидеть сей дом, хотя он находится в отдалении от городов и проезжих дорог и надежно укрыт от любопытных взглядов густой листвой великолепного парка.

Александр Эшворт, эсквайр, о котором я веду речь, был сыном джентльмена не слишком приятного нрава. Все соседи, и высокородные, и низкого звания, богатые и бедные, не любили его до крайности. Местные аристократы ненавидели Эшворта-отца за чрезвычайное высокомерие, явную склонность к радикализму в политических взглядах и диссидентство в религии, потому что он хотя и посещал церковь, но был заядлым унитарием. Что касается людей скромного происхождения, то ведь суровый мировой судья и скупой землевладелец вряд ли мог пользоваться у них большой любовью. И, однако, мистер Эшворт-старший был человеком умным и влиятельным. Он всегда был способен, в случае местных выборов, оказать значительную помощь той стороне, которой намеревался покровительствовать.

Воинствующие политики и люди, которых яростно ненавидят чужие, нередко пользуются большой любовью в собственных семьях. Мне известны среди них добрые мужья и нежные отцы, почему создается впечатление, что сердечное тепло, которое они так скудно отмеряют посторонним, они с тем большей щедростью и приятными последствиями изливают на собственных чад и домочадцев, хотя, наверное, можно утверждать, что в такой ограниченной узкими рамками благожелательности есть определенная толика эгоизма. Однако как раз на этот счет мистер Эшворт не заслуживал ни малейшего упрека. Он был холодным и грубым мужем и невероятно, неестественно раздражительным, черствым отцом. Мне никогда не доводилось слышать, что он имел сколько-нибудь веские основания быть недовольным женой. Она происходила из родовитой ирландской семьи и была женщиной отменного нрава, добросердечной и любящей. Однако, веселая и независимая в юности, попав в подневольное положение после замужества, она стала воплощением сугубой серьезности, граничащей с меланхолией.

Угнетали ее главным образом постоянные стычки единственного сына Александра с его отцом. Больше детей у нее не было, и, следовательно, она очень много забот и внимания отдавала мальчику, будучи к нему гораздо снисходительнее, чем следует. Возможно, и без этой потачки он вырос бы себялюбивым, властным и мятежным юнцом, но при подобном отношении матери он таковым и стал, и между желчным отцом и своевольным сыном шла постоянная война. От их междоусобицы дом полыхал огнем с утра до вечера.

Но вот мистеру Эшворту пришла в голову мысль послать сына учиться — не для того, чтобы он получил достойное образование, но чтобы тот не попадался ему на глаза. Поэтому сына отправили в Итон, где он оставался до тех пор, пока не пришло время поступать в университет, и Александр вернулся домой из Оксфорда уже бакалавром.

К тому времени он, говорят, превратился в поразительно красивого молодого человека, очень высокого, distingue.[1] Все считали его блестяще образованным, и справедливость этого предположения подтверждалась многими университетскими лаврами, увенчавшими его успехи.

Вернувшись в Эшворт-Холл, он произвел огромное впечатление на обитателей графства Хэмпшир. Все восхищались им, и особенно дамы. Однако, чрезвычайно привлекательный внешне, душой он был совсем нехорош, и о его поведении рассказывали немало фривольных историй, которые у меня нет ни малейшего желания запечатлевать. Однако в этих историях упоминаются вкупе с его именем некие другие имена, о которых говорили вполголоса. Я помню два: Гарриэт и Августа. История первой — печальна, второй — мятежна. С обеими женщинами Александра связывали романтические отношения, имевшие последствием Грех и его неразлучную спутницу — Скорбь. Обе леди, однако, уже скончались, и родственники их вряд ли поблагодарили бы меня за извлечение на свет божий тайн, которым лучше покоиться в погребальных урнах.

Некоторое время молодой Эшворт вел совершенно праздную жизнь. Наконец его отцу надоело лицезреть сына в Холле, и после бурных сцен, когда обе стороны, Тирания и Мятеж, осыпали друг друга оскорблениями, отец отослал сына в Лондон, приказав изучить какое-нибудь дело, так как он более не желает содержать распутного бездельника с порочными наклонностями.

«Распутный бездельник с порочными наклонностями», приехав в столицу, продолжал вести себя так, словно пытался оправдать эпитеты, коими наградила его отеческая нежность.

Когда Александр исчез в водовороте лондонской жизни, он и его поступки в окрестностях Эшворт-Холла были позабыты. Однако, полагаю, и там еще живы люди, у которых имя молодого Эшворта вызывает странные и до сих пор беспокоящие воспоминания.

Разумеется, разные люди и вспоминают по-разному, в соответствии с тем, в какой период времени они знали Эшворта, потому что ему доставляло удовольствие проявлять различные стороны своего многосложного характера. Представление о нем определялось также складом ума и неодинаковыми способностями понимать и анализировать его личность. Некоторым он казался очень скверным молодым человеком, слишком преданным пороку сластолюбия, чтобы уметь ценить что-нибудь достойное или стремиться к чему-то возвышенному. Для других он был эксцентричным и необузданным юнцом, чьи поступки представлялись странными и совершенно непонятными. Иногда он производил впечатление натуры сверходаренной, подчиняющейся только велениям таланта, а иногда — человека с неизлечимо поврежденным умом. Однако были и такие, кто не согласился бы ни с одним из вышеприведенных мнений и хранил