Читать «Зимний излом. Том 2. Яд Минувшего. Часть 1»

Бокал был не первым и даже не четвертым. Робер пил кэналлийское, словно какую-то касеру, не замечая ни запаха, ни вкуса, ни послевкусия. Что поделать, если лучшие вина и красивейшие женщины пьянят слабей беды и усталости… Франимские виноторговцы при виде того, как герцог Эпинэ глотает рассветную влагу, попадали бы в обморок или схватились за ножи, Марианна мило улыбалась. Она не была в Доре! Робер сжал зубы и налил себе еще, потом спохватился и наполнил бокал хозяйки. Баронесса улыбнулась.

— Вы все же вспоминаете обо мне, это радует.

— Кто вас видел хотя бы раз, тот вас не забудет, — соврал Эпинэ, заливая чужую смерть и собственную ложь «Черной кровью».

— Герцог, — Марианна гортанно расхохоталась, — эти слова не вызовут сомнений только у юной северяночки. Не забудьте угостить ими девицу Окделл.

— Она в Надope. — Проклятье, о невесте так не говорят. А как говорят? С любовью? Но влюбленные женихи не врываются на ночь глядя к куртизанкам. Ничего, невлюбленные женихи тоже не редкость. Эпинэ хлебнул «Крови» и нашелся: — Сударыня, когда моя невеста вернется, я стану уделять ей столько времени, сколько потребуется, но сейчас я у ваших ног.

— Вы истинный рыцарь, маршал, — красавица с осуждением глянула на перевязь со шпагой, брошенную Робером на оранжевую софу, — кладете между собой и дамой меч.

— Времена рыцарей прошли. — Эпинэ допил и спровадил шпагу на пуфик, золотистый, как шкура Дракко. Голова наконец соизволила закружиться; чуть-чуть, но и это было подарком. — Времена рыцарей, но не прекрасных дам!

— Теперь вы клевещете. На себя. — Баронесса Капуль-Гизайль грациозно пересела на освобожденную от орудия убийства софу. Качнулись, поймав огонек свечи, длинные серьги, в вырезе лимонно-желтого платья вызывающе алела роза. Осенняя женщина, осенняя комната, осенняя ночь, то есть уже зимняя…

— О чем вы думаете? — В глазах Марианны плясали свечи, пахло цветами и духами. Здесь тепло и спокойно, а из городских ворот вторую ночь выползают закрытые мешками фуры, полные покойников. Мешков не хватает, фур тоже, из-под кое-как наброшенных тряпок вываливаются руки, ноги, головы. Жуткие лица истоптаны, измазаны засохшей рвотой, забуревшей кровью, какой-то пеной. «Погибших хоронит корона»… Хоронит или прячет?

— Я забыл извиниться за позднее вторжение. — Эпинэ поцеловал мягкую, благоухающую вербеной ручку. — Но зима не лучшее время для одиночества.

— Лучшего времени для одиночества не бывает, — улыбнулась госпожа Капуль-Гизайль, переплетая розовые пальчики с пальцами Робера, — а оправдание у мужчины одно — усталость, но его еще нужно заслужить. Вы готовы?

Готов, иначе зачем бы он пришел в этот дом? Маршал Эпинэ больше не в силах думать о бредущих меж серых стен горожанах с вожделенными узелками и пустыми лицами. И о забитых досками позорных ямах. Доски не выдерживали, ямы становились могилами, наполнялись доверху телами, на которых стояли люди. На уже мертвых и еще живых…

— Сударыня, вы часто вспоминаете своих… своих друзей? — На то, чтоб забраться в чужую постель, его хватит. Забраться и забыть о задавленных, задохнувшихся, сошедших с ума.

— Иногда вспоминаю, но не тогда, когда у меня гости. — Женщина улыбнулась и тронула цветок на груди, Эпинэ вновь поднес ручку с роскошным венчальным браслетом к губам. Кто купил ей браслет? Муж? А кто купил мужа и титул?

— А ваш супруг? — Можно подумать, герцогу есть дело до маленького барона. И можно подумать, маленький барон не знает, откуда в его доме берется золото. — Он помнит ваших гостей?

— О, — красавица томно вздохнула, — только самых близких. Им Коко дарит морискилл, а своих питомиц он никогда не перепутает и не забудет, кому они достались. У вас тоже будет птичка.

— В самом деле? — Робер не отказался бы помнить лишь крыс и лошадей, но как забыть Мильжу, гоганского мальчишку, дочек Эммы Маризо?! Их все-таки нашли, в тех самых ямах. — Здесь кто-то есть?

— О да, — подмигнула баронесса и легонько причмокнула алыми губками.

Из-за расшитой бабочками-фульгами занавески выскочила левретка, повела узкой мордочкой, вильнула хвостом, приветствуя очередного полухозяина. Марианна рассеянно погладила любимицу.

— Ее зовут Эвро.

— Вот как?

Сюзерен только что учредил орден Эвро. Кавалеры Эвро. Левретки его величества… Робер не выдержал, усмехнулся и тут же был вознагражден.

— Ваши воспоминания, монсеньор, без сомнения, богаче моих. — Нежные пальчики коснулись алых лепестков. — Расскажите что-нибудь бедной затворнице, ведь вы так много видели…

Видел. Ноги и обрывки цепей, торчащие из-под принесенной Вирой скалы. Кровь и вышибленные мозги на мраморе у камина. Добротно одетую горожанку с измятым каблуками лицом и вырванными косами, она еще жила, запрокидывала голову, пыталась дышать, а по лбу, щекам, глазам топтались невольные убийцы.

— Сударыня, то, на что я смотрю сейчас, много прекрасней того, что я встречал за пределами вашего особняка.

— Герцог, вы удивительно немногословны, а ведь вы южанин.

Даже южанин не расскажет, как из превратившейся в смертельную ловушку канавы вытащили восьмерых мертвецов и одного живого. Бедняга ничего не понимал и только просил пить. Снизу и сверху была смерть, а он выжил. Маленький кашляющий человечек в ученой мантии, чем-то похожий на похудевшего Капуль-Гизайля.

— Вы больше не пьете? — В черных глазах отражались рыжие огоньки, превращая женщину в фульгу. — Вам надоела «Кровь»? У меня есть и «Слезы».

Леворукий, как же ему надоели настоящая кровь и настоящие слезы, но куда денешься?

— Я уже пьян, сударыня, — выдал желаемое за действительное Эпинэ, — пьян и счастлив.

Славный барон любит птиц, его жена любит мужчин. Или не любит, какое это имеет значение. В будуаре пахнет вербеной и померанцами, здесь можно не думать, а пить и еще целовать выпирающие из золотой пены плечи.

— Если вы пьяны, поставьте бокал, — потребовала Марианна.

— Непременно, — пообещал Робер, — но не раньше, чем выпью за ваши прекрасные глаза.

Никола сбросит трупы в карьер Святого Павла, ему не в первый раз. Гоганы и мулы остались у леса Святой Мартины. Святой Павел, святая Мартина, святая Октавия, святая Дора, что скажут они осквернившим их имена погромами и убийствами?

— Только за глаза? — Марианна быстро облизнула губы. — А мне казалось, вас больше занимает… роза.

— Она и впрямь прекрасна, — подтвердил Робер, проглатывая вино, — а ее… ложе достойно ее красоты.

— Наконец-то вы сказали нечто приятное, — одобрила баронесса. — Мне ничего не остается, как подарить эту розу вам. Возьмите ее… Пока она не увяла.

Золотая с алмазной пылью брошь расстегнулась легко, ей часто приходилось это