Читать «Моя по умолчанию»

Георгий

– Я не понимаю… – башка и впрямь гудит. Галстук душит, хотя я давно ослабил узел и даже расстегнул пуговку на воротничке. Домой бы. Отдохнуть. Завалиться в кровать и, наконец, выспаться. Но прежде, чтобы уж закрыть этот вопрос до конца: – Можно русским языком? Что конкретно случилось?

Главврач клиники, в которой мы с покойной женой проводили процедуру ЭКО, отводит взгляд и начинает перебирать хаотично разбросанные по столу бумажки. Сказать, что мне не нравится происходящее – не сказать вообще ничего. За столько лет в большом бизнесе я научился читать людей получше всяких экстрасенсов. И то, что я считываю сейчас, обостряет мои инстинкты. Я подбираюсь на стуле, как животное, учуявшее опасность.

– Да. Конечно. Я постараюсь.

– Будьте любезны. У меня правда мало времени.

– Мы все понимаем, Георгий Святославович. И ценим вас, ведь…

– Давайте без всего этого заискивающего дерьма. – Жестко? Может быть. Но я терпеть не могу, когда мне лижут задницу. Особенно в надежде задобрить. – Как я понял, произошла какая-то ошибка, – возвращаю нас к теме беседы.

– Да. И поверьте, это первый такой случай в нашей практике. Ничего подобного раньше не происходило! – Сергей Борисович вскакивает. Берет платок, протирает взмокший лоб. Ну, и чего же ты так боишься, голубчик?

– Допустим, – сощуриваюсь я. – И?

– Во время проведения процедуры экстракорпорального оплодотворения произошел сбой.

Морщусь. Я не люблю возвращаться к этой истории. Все еще не люблю, хотя с момента гибели жены и нашего не родившегося ребенка прошло уже почти три года.

– Моя супруга благополучно забеременела, – холодно напоминаю я. – О каком сбое речь?

– В ходе процедуры были использованы не те образцы, – выпаливает Сергей Борисович и падает на стул, как подкошенный. Оглядываюсь на своего телохранителя, который мнется у порога, плохо справляясь с ролью, что его здесь вроде как нет. Макс глазами интересуется – может, скорую вызвать болезному? Перевожу взгляд на главврача – тот и впрямь выглядит хреново. Лицо красное – хоть прикуривай, в руках – тремор. Да неужели я такой страшный? Невольно залипаю на своем отражении в небольшом зеркале, висящем по правую руку. Мужик как мужик. Ну, ладно, может быть, жесткий. Непонятно откуда взявшиеся морщины в уголках глаз и губ. Циничный взгляд. Седина… Вот это неожиданно. Наверное, мне надо почаще смотреться в зеркало. Хмыкаю.

– Что значит – не те? – факт того, что я как гребаный попугай должен повторять за горе-доктором – бесит.

– Не ваши. Яйцеклетка Елизаветы Игоревны была оплодотворена не вашим биологическим материалом.

Приплыли. Картина Репина, блин. Переглядываемся с Максом. У меня от этого бандитского вида парня нет никаких секретов. Их просто не может быть от человека, который находится рядом с тобой в режиме двадцать четыре на семь. Надо заметить, обычно бесстрастный, сейчас он явно впечатлен. Видно, сказанное до него доходит чуть быстрей, чем до меня.

– Я правильно понимаю, что это был биологически не мой ребенок?

– Все верно. – Сергей Борисович вновь проводит скомканным платком по лбу. И знаете что? Его волнение вполне оправдано. За это действительно можно огрести. Все ж не самые простые люди обращаются в его клинику. Но я в таком шоке, что возмездие – последнее, что мне приходит на ум.

Нет, я не то чтобы очень хотел еще одного ребенка. Скорее, это была Лизкина блажь. Но к моменту аварии я привык к мысли о скором отцовстве. Я, мать его, переживал. Я оплакивал. Не один год. А теперь мне говорят, что… моего сына не существовало? Ну, и как это все уложить в голове?

С силой растираю лицо. Встаю и иду к двери. С меня достаточно разговоров. Тут бы понять, что делать с тем, что уже выяснилось. Мысли мечутся по кругу, и прежде, чем я успеваю переступить порог, у меня рождается вполне закономерный вопрос:

– Так, стоп. А что с моей… моим материалом? – резко оборачиваюсь. Красномордый док бледнеет. Может, и впрямь скорая – не такой уж плохой вариант?

– Как я уже сказал, биоматериал был перепутан. В тот день производилась еще одна процедура. У другой женщины.

Один из моих топ-менеджеров в разговоре с другим как-то сравнил мой мозг с суперкомпьютером. Так вот – сейчас даже он сбоит. Трясу головой, как пес, в надежде, что программа отвиснет.

– То есть вы хотите сказать, что какая-то другая женщина родила моего ребенка? – к концу предложения мой голос становится едва слышным. Те, кому со мной приходилось сталкиваться, уже в курсе, что это – предвестник бури. То есть если я ору – ситуация не критична. Если говорю тихо – все. Хана. И док, кстати, это тоже безошибочно считывает.

– Нет-нет! Не родила. Еще… Видите ли – эмбрионы, полученные в результате оплодотворения, либо переносятся в матку, либо криоконсервируются. Так сказать, до лучших времен.

 С облегчением выдыхаю. Веду плечом, сбрасывая сковавшее их чудовищное напряжение. Мысль о том, что где-то там, в чужой семье, все это время рос мой ребенок – завязывает в узел кишки. Я готов простить любой косяк за одно то, что этого все-таки не случилось. Подумаешь, криоконсервация. На фоне того, что могло быть – такой поворот кажется сущим пустяком. Хотя глобально, конечно, и это – непростительная ошибка. Ошибка, которая ни за что не смогла бы прокрасться в мой мир, если бы все в нем зависело лишь от меня.

– Тогда я не вижу проблем. Просто утилизируйте эти эмбрионы, – цежу сквозь стиснутые зубы. Желание позвонить в скорую сменяется диаметрально противоположным. Добить уж этого идиота, чтобы не мучился. И видно, что-то такое мелькает в моих глазах, что заставляет Сергея Борисовича вжаться в кресло. – Надеюсь, мы поняли друг друга, – чеканю, уже не скрывая ярости.

– Боюсь, это невозможно.

– И почему же? Я могу распоряжаться своим материалом, как мне угодно.

– Да. Но это не только ваш материал. И к тому же четыре месяца назад мы все же подсадили эмбрион биологической матери, и он благополучно прижился.

Макс за спиной присвистывает. Я застываю посреди кабинета, сжав кулаки. Все происходящее напоминает плохое кино. Ну, или кошмар – что угодно, но не мою действительность. Это настолько не из моей жизни, что кажется, я вот-вот проснусь. И все исчезнет.

– Кто она?

– Она? – лепечет Сергей Борисович.

– Да. Та женщина, которая… – осекаюсь, не в силах подобрать слов. Носит моего ребенка? – да, так, пожалуй, правильнее всего. Но ведь один черт язык не поворачивается сказать это чертово «мой